корреспондент Osvitoria.Media
Украинская школа идет к инклюзии. На такое обучение и обустройство удобной для детей с особыми образовательными потребностями среды выделено 504,5 млн грн. Но школьники должны еще и добраться до учебных заведений. В идеале — спокойно, не приобретая выученной беспомощности.
Если узнавать о безбарьерной среде как журналисту, то все выглядит оптимистично. Речь идет о создании условий для свободного доступа ко всем общественным местам и общественному транспорту человеку с любой особенностью здоровья. Если недостатки зрения — светофоры со звуковыми сигналами, если недостатки слуха — табло в транспорте для объявления остановок, если проблемы с опорно-двигательным аппаратом — все для свободного передвижения инвалидной коляски.
Казалось бы, все хорошо: появляются новые пандусы, подъемники, лифты в подземных переходах. А вот когда я впервые повредила ногу (трещина мениска и разрыв связок), я как будто увидела родной город Киев новыми глазами.
Началось это еще в травмпункте, когда меня направили на компьютерную томографию — до конца длинного коридора и на второй этаж. Родных попросили остаться в коридоре. Колено не сгибалось. Женщина пенсионного возраста сочувственно следила за моими попытками запрыгнуть на одной ноге на подвижный стол.
«Я бы помогла, но вы слишком пышная, а я уже в возрасте», — сказала она. «Так давайте позовем мужа!» «Я не могу каждому бегать в коридор, звать». «Давайте я…» «Да прыгайте уже!» — так рассердилась она, что я все-таки взяла высоту.
Что делать, коммунальная медицина, подумала я. И решила обратиться в замечательную частную клинику рядом с домом. С травматологом было все в порядке, кроме того, что принимал он на третьем этаже. В помещении без лифта. И это было только начало новой реальности.
У некоторых аптек и магазинов, действительно, есть пандусы, что очень удобно. Но есть и пандусы-ловушки. У них такой угол наклона, что вместо легкого спуска нога изгибалась, и я почти летела вниз. Меня даже заинтересовала информация о том, что можно приобрести складывающийся пандус и класть его на любые ступеньки. Но останавливали: цена от 6 тыс. грн и вера в то, что через несколько месяцев мои ноги все-таки будут двигаться.
Когда мне стало значительно лучше, я, как прежде, стала отводить детей в их любимый частный детский сад. У современной 23-этажной «свечки» был пандус, поэтому заходить в дом было просто. А вот дальше меня ждали широкие и крутые вестибюльные ступеньки на второй этаж, с витыми перилами, без закругления ступенек, без специальных «уголков», с какими-то металлическими наклейками, за которые цепляются ноги.
Ступеньки должны были, скорее всего, просто радовать глаз, ведь в доме два лифта. К сожалению, последние не работают — дом еще почти не заселен. Хотя детсад действует уже несколько лет. Раньше я видела только, что ступеньки красивые. Теперь же задумалась, как дети поднимаются по ним, почему время от времени цепляются и насколько это опасно.
Впрочем, речь вовсе не о том, чтобы создавать новые преграды частным детсадам: мол, нет удобного помещения — нет лицензии. Хорошо было бы, наоборот, чтобы город помог заведениям дошкольного и среднего образования стать удобными и доступными для всех детей. Если школы постепенно переоборудуют, то большинство государственных детсадов — двухэтажные, причем ни подъемника, ни пандуса там нет.
В моих воспоминаниях — две истории о том, как дети с особыми образовательными потребностями преодолевали трудности. Одну девочку, спинальницу, одноклассники в буквальном смысле носили на руках, чтобы она могла попасть в необходимый кабинет на 2-3-м этажах. Классная руководительница сплотила детей, сдружила, но они никак не могли смириться с тем, что взрослые «дяди и тети» не помогли девочке.
Другая история еще печальнее. Мальчика с тяжелой формой ДЦП родители по очереди носили сами, а дети дразнили его за это. Пришлось переходить на домашнее обучение.
В сельской местности нередко доступность для детей должна включать еще и специально оборудованный автобус, на котором приходится преодолевать большой путь к опорной школе.
По столице ходят полтысячи автобусов и столько же троллейбусов, удобных для заезда на инвалидной коляске. Ко мне не дошел ни один. Я ездила в таких не раз, но (ирония судьбы) еще до травмы, а не тогда, когда мне это было необходимо. Спускаться быстро я не умела, ведь ногу приходилось спускать, не сгибая.
После того как водитель маршрутки закрыл двери прямо на меня, четырехлетний сын научился на выходе из любого общественного транспорта пронзительным детским голоском кричать: «Подождите! У мамы ножка больная!»
Хотя я ездила не в час пик, все равно случались маршрутки и автобусы, которые открывали двери только для спортсменов: на минутку, для тех, кто успеет. А другие объезжали толпу на остановке и кокетливо открывали двери подальше: добежит кто-то или нет. Конечно, я в этой гонке не участвовала.
Трудно оказалось в метро прыгать на эскалатор. Это тоже требовало времени, а толпа сзади напирала, и я ждала, когда основная волна сойдет. Каждый раз я оказывалась с теми, кто пристроился «стартовать»: с бабушкой с палочкой, с женщиной с младенцем. Раньше я обычно не задумывалась, кто там прижимается к стене вне течения людей. Возможно, нужно пропустить? Или помочь зайти?
Я-то, дай Бог, скоро вернусь к привычной жизни. А вот для 3,5 млн человек с тяжелыми заболеваниями опорно-двигательного аппарата это — единственная реальность. И грустно, что пока какие-то ступеньки, бордюры — одним словом, какие-то камни мешают людям жить по-человечески.
Инклюзия — это не о том, чтобы кого-то облагодетельствовать. Это о том, чтобы взять. Социуму — все лучшее от каждого человека: идеи, плоды творчества, общение. Независимо от того, какие у него проблемы со здоровьем и другие особенности. И если не удастся этого сделать, социум будет оставаться обкраденным. И будущие Ники Вуйчичи, Питеры Динклэйджи и Фриды Кало так и не придут в наши школы.
